6 глава. Комментарии
Первые строфы шестой главы продолжает тему именин Татьяны. Затем начинается описание событий перед дуэлью на пистолетах между Онегиным и Ленским, которая состоится через два дня, 14 января: появляется Зарецкий — секундант Ленского, затем идёт последняя беседа Владимира с Ольгой и его последняя ночь. Утром на дуэли Онегин убивает Ленского. Глава завершается описанием могилы Владимира и приходом к ней молодой горожанки, проводящей в деревне лето.
Эпиграфом к шестой главе являются строки, взятые из книги итальянского поэта Франческо Петрарки «На жизнь мадонны Лауры»:
«La sotto i giorni nubilosi e brevi,
Nasce una gente a cui l’morir non dole.»
Они переводятся так:
«Там, где дни туманны и кратки,
Родится народ, которому умирать не больно.»
Вторая строфа содержит в себе строки:
«Одна, печальна под окном
Озарена лучом Дианы,
Татьяна бедная не спит
И в поле тёмное глядит».
В них упоминается Диана — богиня растительного и животного мира, охоты, женственности и плодородия, которая олицетворяет луну.
В пятой строфе говорится:
«Новейший Регул, чести бог,
Готовый вновь предаться узам,
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три.»
Вери — парижский ресторатор.
В седьмой строфе упоминается фраза на латинском «Sed alia tempora!», которая означает «Но времена иные!»
В одиннадцатой строфе затрагивается стих Грибоедова из комедии «Горе от ума» из десятого явления четвёртого действия «И вот общественное мненье!»
В двадцатой строфе говорится:
«…Опять их в ящик и, раздетый,
При свечке, Шиллера открыл;»
А также:
«…Он вслух, в лирическом жару,
Как Дельвиг пьяный на пиру.»
Фридрих Шиллер — немецкий поэт. Антон Антонович Дельвиг — лицейский друг Пушкина.
В двадцать четвёртой строфе говорится: «И встречен Веспер петухом…» Веспер — вечерняя звезда или Венера.
В двадцать пятой строфе Онегин велит слуге нести за ним «Лепажа стволы роковые» — пистолеты французского оружейника Жана Лепажа, которые считались лучшим оружием для дуэли.
Пятнадцатая и шестнадцатая строфы, которые были пропущены, сохранились в копии:
XV
Да, да, ведь ревности припадка —
Болезнь, так точно как чума,
Как черный сплин, как лихорадка,
Как повреждение ума.
Она горячкой пламенеет,
Она свой жар, свой бред имеет,
Сны злые, призраки свои.
Помилуй бог, друзья мои!
Мучительней нет в мире казни
Ее терзаний роковых.
Поверьте мне: кто вынес их,
Тот уж конечно без боязни
Взойдет на пламенный костер
Иль шею склонит под топор.
XVI
Я не хочу пустой укорой
Могилы возмущать покой;
Тебя уж нет, о ты, которой
Я в бурях жизни молодой
Обязан опытом ужасным
И рая мигом сладострастным.
Как учат слабое дитя,
Ты душу нежную, мутя,
Учила горести глубокой.
Ты негой волновала кровь,
Ты воспаляла в ней любовь
И пламя ревности жестокой;
Но он прошел, сей тяжкий день:
Почий, мучительная тень!
Вероятно, после тридцать четвёртой строфы должны были следовать ещё две строфы, сохранившиеся в черновиках:
*
В сраженье смелым быть похвально,
Но кто не смел в наш храбрый век?
Все дерзко бьется, лжет нахально;
Герой, будь прежде человек.
Чувствительность бывала в моде
И в нашей северной природе.
Когда горящая картечь
Главу сорвет у друга с плеч,
Плачь, воин, не стыдись, плачь вольно:
И Кесарь слезы проливал,
Когда он друга смерть узнал,
И сам был ранен очень больно
(Не помню где, не помню как);
Он был конечно не дурак.
*
Но плакать и без раны можно
О друге, если был он мил,
Нас не дразнил неосторожно
И нашим прихотям служил.
Но если жница роковая,
Окровавленная, слепая,
В огне, в дыму — в глазах отца
Сразит залетного птенца!
О страх! о горькое мгновенье!
О Строганов, когда твой сын
Упал, сражен, и ты один,
Забыл ты славу и сраженье
И предал славе ты чужой
Успех, ободренный тобой.
*
Как мрачный стон, как гроба холод...
Пропущенная тридцать восьмая строфа сохранилась в копии без двух заключительных стихов:
XXXVIII
Исполня жизнь свою отравой,
Не сделав многого добра,
Увы, он мог бессмертной славой
Газет наполнить нумера.
Уча людей, мороча братий,
При громе плесков иль проклятий,
Он совершить мог грозный путь,
Дабы последний раз дохнуть
В виду торжественных трофеев,
Как наш Кутузов иль Нельсон,
Иль в ссылке, как Наполеон,
Иль быть повешен, как Рылеев.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Шестая глава должна была оканчиваться иначе:
А ты, младое вдохновенье,
Волнуй мое воображенье,
Дремоту сердца оживляй,
В мой угол чаще прилетай,
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь,
И наконец окаменеть
В мертвящем упоенье света,
Среди бездушных гордецов,
Среди блистательных глупцов,
XLVII
Среди лукавых, малодушных,
Шальных, балованных детей,
Злодеев и смешных и скучных,
Тупых, привязчивых судей,
Среди кокеток богомольных,
Среди холопьев добровольных,
Среди вседневных, модных сцен,
Учтивых, ласковых измен,
Среди холодных приговоров
Жестокосердной суеты,
Среди досадной пустоты
Расчетов, душ и разговоров,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья.